Подумать о другом?

Когда человек движется из пункта А в пункт В, то можно сказать - он
идет из А, и можно - он идет в В. С точки зрения физики это одно и то
же. Жизнь устроена сложнее.

Каждый вечер, идя домой, я облегченно вздыхаю, входя в наш переулок.
На мостовой не валяются выброшенные из окон вещи...

Вы скажете - надо меньше читать о тех десятилетиях. И будете правы,
даже сразу в двух смыслах. И мыслей будет об этом меньше, и меньше
причин для обыска. Да, конечно, но тогда надо перестать читать и о тех
столетиях. И о тех тысячелетиях... которые начались с первой дубины, с
хряском опущенной на темя первого диссидента.

Диссидент - по латыни - несогласный.

Одни и те же действия человека могут быть вызваны и желанием уйти из А
и желанием прийти в В. У людей умных преобладает второе. Но для этого
надо еще быть оптимистом. Я, конечно, оптимист - иначе зачем ходить к
зубным врачам? - но не до такой степени!

Конечно, если я учу детей, то они становятся умнее и - хотелось бы
верить - лучше. Но мною еще движет чувство, что каждый час у доски -
это еще одна щепка, отодранная от дуба советской школы. И если я
что-то пишу и говорю, то мною еще и движет чувство, что это еще
камешек в мерзкий механизм советской системы и ее любимым - в
соответствии с названием! - лозунгом лавочника от политики,
опирающегося на трусливую толпу: "Мы тут посоветовались и есть
мнение". На трусливую толпу, которая будет топтать любого, на кого ей
скажут: "фас". Ведь в толпе не видно, кто именно топчет. И совесть так
легко стихает... за что марксисты и любят такой горячей любовью
"общественное сознание" - ведь даже они не употребляют слов
"общественная совесть". Наверное, от такого словосочетания станет
смешно даже им!

Страх смерти или жажда жизни? Один акцентируется на одном, другой - на
другом. И я боюсь двух оптимистов в штатском, которые могут подойти
сзади на улице ко мне - пессимисту, как боятся многие другие. Поэтому
и иду вперед, работаю, учу, пишу и разговариваю - потому что иначе
глаза совсем перелезут на затылок.

И тогда их придется закрыть навеки - умерев от страха.

И только один аргумент сможет заставить меня перенести акцент с
оторванных от дуба щепок и засыпанного в цистерны песка на будущее, в
котором не будет зубов и маслянистых и окровавленных шестерен. Это
мысль о том, что отцы всех революций тоже мечтали о щепках и песке, о
разрушении и гибели. И хотя бы ради того, чтобы не быть с ними в одной
компании, стоит подумать о чем-то другом.